Город несовершенного вида

Прекрасный способ сделать свой рассказ живее — ввести в повествование друга или приятеля. Один из моих любимых колумнистов середины нулевых Алексей Зимин так и делал в своих лучших текстах. «Две мои приятельницы открыли фотогалерею». «Один мой приятель два месяца назад вернулся из Флориды в легком душевном смятении». Или вот мое любимое: «Одна серьезная дама тут мне сказала, что люди делятся на две лингвистические расы. В одной расе говорят „кушать“, в другой — „есть“. И им не сойтись никогда».

Мне кажется, что половина этих знакомых — а у Зимина в лучших текстах эшелоны знакомых, — попросту выдуманные. Я потому так заключил, что рассказы получаются настолько идеальные, повествование настолько ладное, а знакомые там настолько к месту, что так просто и быть не может.

Один мой знакомый говорит, что такой прием добавляет тексту выразительности: вот в пионерлагерях на смену обязательно находился хороший рассказчик; у такого взаправду было полстраны друзей и знакомых, да только те знать не знали, в каких замечательных историях им довелось побывать.

Размышляя на эту тему, я начал делать в уме перепись знакомых, годных для интеграции в повествование. Довольно быстро я понял, что лучший из возможных знакомых — это Александр Ким. Он совершенно идеальный знакомый; я также могу рекомендовать его и вам как проводника любой вашей интересной мысли. Его преимущество, во всяком случае, в том, что, несмотря на то что он, может быть, вас и не знает, но уж вы и ваши читатели знаете его наверняка. Можно даже не называть его имени, просто имейте его в виду. Идеальные знакомые не навязываются.

На неделе мне приснился первый владивостокский сон. Мне и до того почти каждый день что-то снилось, но это было все не то.

Итак, мне приснилось, что Океанскому проспекту угрожает беда. То есть не то чтобы прям беда: во Владивостоке, если разобраться, неминуемая беда грозит почти что всему, — здесь же фатум послал Океанскому проспекту туманное будущее.

Итак, мне приснилось, что по Океанскому проспекту специально пускают грузовики и фуры — чтобы сделать из него магистраль. Стать магистралью в моем сне означало что-то безусловно порочное. А сделать это решили те, кто ответственен за все происходящее здесь, — то есть они.

Они.

Все хорошо знают эту команду по их делам. Две недели назад они обнесли забором улицу Фокина, чтобы прохожие не видели, что там ничего не происходит. Один мой знакомый возмущен этим фактом.

У этого же знакомого есть странное хобби: он собирает омограммы — слова, которые в телефоне набираются одинаковой комбинацией цифр. Вы нажимаете на кнопки с цифрами — а словарь предлагает вам варианты. Например, «63234» означает одновременно и «узбек» и «сзади». То, что эта омограмма нашла моего друга, когда тот переехал во Владивосток, я нахожу очень символичным.

Во Владивостоке много узбеков. Они, и еще китайцы — стволовые клетки этого города. Недавно мой дом затянули зеленой строительной сеткой. (Я надеюсь, из дома не будут вынимать кирпичи и менять на новые — как это повсеместно происходит с тротуарной плиткой здесь.) Сетку натягивали китайцы, один из них пел, и никто не сказал ему, во всяком случае по-русски, что своим пением он кому-то мешает. Они закончили неделю назад, с тех пор сетка висит и ничего не происходит, а я вижу мир в зеленом свете.

По вечерам, когда начинает темнеть, а иногда и днем, узбек на лодке собирает по акватории залива желтые катамараны и тащит их к берегу. Наверное, с пролетающего невысоко самолета это похоже на игру, какая была в китайских тетрисах, когда змейка собирает по игровому полю какую-то снедь и становится длиннее. Сбоку это похоже на маму утку с выводком утят. Как видят это рыбы снизу, неизвестно. Известно зато, что для патрульного отряда на берегу это похоже на узбека, тащущего катамараны. Тащущего. И тащущего. И дотаскивающего. Хотя и не в любой работе узбеки столь упорны… Впрочем, они жизнерадостны, меня неизбывно подкупает в них отсутствие какого бы то ни было уныния.

Однажды при мне патруль задержал узбека в спортивной майке с надписью RUSSIA. Впрочем, финал этой истории мне неизвестен, так что правильнее сказать, что патруль задерживал узбека.

Владивосток вообще город глаголов несовершенного вида; безличных; глаголов туманного действия, да и просто туманных самих по себе. Здесь определенно что-то делается. Или делалось. Что-то начиналось и планировалось. Ремонтировалось. Говорилось. Делалось. Сбывалось. То есть почти сбылось. Или все же сбылось. Не хватает шага, чтобы доделать. Доделывать. Хотя, может, шаг делался.

Думаю, именно эта среднеазиатская грамматика и манит сюда узбеков.

Здесь красота. Если идти — проходишь ее. Если остановиться — она проходит тебя. Грустная формулировка. Не так: элегичная. Здесь элегично.

Еще эклектично. Столичный, портовый и курортный одновременно. Первое огорчает кошелек, последнее радует глаз. Но если говорить о главном — здесь хороший звук и, черт возьми, хорошие звукачи.

Выдержка из криминальной хроники «труп мужчины найден в канаве» могла бы означать, что несчастье приключилось с беднягой в самом центре, скорее всего на улице Первой Морской. Эта мысль застала меня, когда я подходил к клубу Еллоу Субмарин. В тот самый момент, когда я запрыгнул на трубу, чтобы перейти дорогу, меня окликнул голос:

— Вы на соревнования? — Я отрицательно помотал головой. Голос значительно, я подчеркиваю: значительно добавил:
— А жаль. — Конечно, мне стало интересно.
— А что за соревнования?
— Силовой экстрим!

От волнения я не сразу смог что-то ответить. Пока на свете существует Мик Джаггер, я удерживаю уверенное серебро в рейтинге самых дохлых людей. Пока я прикидывал, успею ли убежать, голос добавил:
— Будет самый сильный человек России!

Мгновение на секунду остановилось.

Впереди было море. Чуть левее многоэтажный дом с элитным жильем, Мыс Купера; чтобы купить там квартиру одному узбеку, весь Узбекистан должен работать целый год. Возле дома не уложен асфальт, но уже насыпан щебень, месяц назад его не было.

Слева была автостоянка. Я стоял на трубе диаметром с самого сильного человека России. И я подумал: а зачем мне встречаться с ним, с самым сильным человеком России?

Что я могу ему дать?

Только свое внимание. Ему просто хотелось мне нравиться. Потому что все хотят нравиться. Механизм, запускающий эту потребность, удивительным образом схож у записной красотки и самого сильного человека России.

Некоторые хотят нравиться паталогически. Не могут жить без этого.

Вечерело.

Смеркалось.

Нравилось.