Почему я никогда не прилечу на Марс, но все равно счастлив

Когда мне очень хорошо, я вспоминаю детство. «Вспоминаю» неточный глагол, глагол с неточным оттенком; во «вспоминаю» проглядывается воля, желание, осмысленный акт, тут же детство вспоминается само. Налетают образы и запахи и перемешиваются меж собою. У меня было счастливое детство, поэтому это хороший мостик.

Когда я в своем счастливом детстве читал книжки и смотрел фильмы, то никогда не мог построить мостик с тем местом, где жил на самом деле. Было «здесь» и было «там». Там были Москва, Арбат, Жюль Верн, программа «Время» и заставка из программы «Время» под музыку Свиридова. Там были «Два капитана» и Карлссон. Здесь был Амур, огород, родители, собачий холод зимой, большая лайка по кличке Бим. Ни книг, ни фильмов, ни новостей про «здесь» не было, оттого «там» казалось чем-то несуществующим, далеким и неизмеримым. Это все было так далеко, как полет на Марс. Если вы сейчас прочли в этих строках досаду, то ничего подобного; это взрослые досадуют и переживают о несправедливой доле. А дети во всем видят точку роста, Тони Роббинс, привет, хотя понятия не имеют, что это такое. Это было круто, вот как это было.

Про полет на Марс я, конечно, наплел. В корне неточно. Даже просто-напросто неверно.

Полет на Марс как раз измерим (и близок, как тебе такое, Элон Маск), а «там» — это королевство из сказки. А знаете, во что превращается королевство из сказки по мере взросления? В чертов полет на Марс. Так же далеко, только раньше было неизмеримо далеко, и тем прекрасно, а теперь измеримо далеко, безнадежно далеко. Вы задумывались когда-нибудь, что дальше: надежно далеко и безнадежно далеко?

Уже много лет я лечу на Марс и уже в самом начале этого полета понял, что навряд ли я буду хорошим мужем, зато наверняка хорошим отцом. Что матчи Лиги чемпионов играют по вторникам и средам и в обозримом будущем так и останется. Что и я, и все, и там, и тут — все летят на Марс. Только никогда не долетим, потому что Марс летит от нас с той же скоростью.

На днях я вернулся из Барселоны и это повод вспомнить свой старый текст, который я написал девять лет назад. Мечта, переопылившись за девятилетку, долетела и проросла. Было бы странно, если бы она зашла в исходном виде: мечта, как девушка, любит сменить гардероб.

Должен сказать, что в середине этого полета на Марс я счастлив даже больше, чем в том королевстве. Измеримо счастлив.

[…]

Я совершенно очарован «Барселоной». Вот, собственно, такая была моя первая мысль.

Вторая моя мысль тоже была про футбол, как вы уже знаете, и еще вы знаете, что мысль эта общая, и еще вы сейчас узнаете, что мысль эта — мечта. Причем мечта такая, что обязательно надо, чтобы повезло.

У мечты этой, как и у всякой порядочной мечты, есть особенный календарь. В календаре этом есть только апрель, урвавший левой рукой четверть марта, а правой рукой неделю мая. Все вторники и среды в этом календаре красные, а остальные дни — обычные. Может быть, у этого календаря есть спонсор или официальный саундтрек, может быть, его сделал известный дизайнер, я не знаю.

Одним утром клеточку на красное в этом календаре двигает рука маленькой девочки. Девочка встает на цыпочки, потому что календарь высоковато. Я смотрю, как пальчик слегка захватывает соседнюю клетку, а потом поправляет.

Эта девочка — моя дочь.

Я без понятия, где жена, наверное, мы развелись. (Видите, у меня нормальная мечта, а не какая-то пурга). Наверное, дочь живет с ней, но вот сегодня у нас — красный день.

Конечно, она красивая, моя дочь.

Середина недели, но я почему-то не работаю, и весь день провожу с ней. Тепло, но все в шарфах, в шарфах и мы. Мы шарахаемся по магазинам, слоняемся. А потом с нами что-нибудь случается. Что-нибудь волнительное, может быть даже на первый взгляд неприятное, но заканчивается все хорошо. Я ничего не планирую, просто оно происходит само. И мы счастливые, что все так смоглось, не замечаем, как настает вечер.

А вечером мы идем с дочерью на футбол. Почему-то в голове крутится «Эль-Мадригал», да кто же там что проведет? Наверное, это будет «Вестфаллен». Или «Камп Ноу»!

Я веду ее первый раз. Это четвертьфинал — или полуфинал — Лиги. И там происходит что-нибудь такое — ух!

А потом дома я накрываю ее одеялом, она зевает, улыбается, что-то говорит мне, полусонная, и засыпает.

Это было второе, или первое, о чем я подумал этим утром. Я потянулся и, счастливый, улыбнулся дню, что идет после вторника — этой серединке, забавно повиснувшей между воскресеньями на разной длины руках.

7 апреля 2010 г.