Рецензия на «Дюнкерк» Нолана

Мне, в общем-то, хватило короткой рецензии Александра Кима на «Дюнкерк», потому что я почти всегда согласен с его оценкой фильмов, но вот не пожалел я рубля и сходил сегодня на «Дюнкерк» сам.

Надо признать, что у Кристофера Нолана, безусловно, есть свой узнаваемый режиссерский почерк: он во всех своих картинах с неумолимостью газонокосилки выкашивает из произведения все живое, насыпая на место выкошенного солому из самого себя.

Повествование состоит из нескольких параллельных сюжетных линий, которые почти или совсем не пересекаются. Герои этих сюжетов никак друг с другом не взаимодействуют, а если вдруг их зачем-то все-таки сводят вместе, то это выглядит как попытка пришить манжеты к штанам.

Большинство диалогов пухнут от пафоса, герои разговаривают так, как в жизни никто никогда не говорит. Единственный достоверный образ получился у Тома Харди — только потому, что он почти не говорит, а когда и говорит, то это военная сводка по делу: «уходим на высоту две тысячи метров», «я беру бомбардировщик», «сколько у нас топлива?». Еще он не гримасничает, то есть, может, и гримасничает, но в маске не видно; ну про маску уже все отшутились. Вспомните советские фильмы про войну, о чем говорят военные генералы? «Фашисты прорвали оборону в районе села такого-то и остановились в пяти километрах от наших позиций». Почему они так говорят? Да потому что на настоящей войне, на передовой, в землянке именно так бы и говорили. О чем говорят у Нолана? О какой-то экзистенциальной пурге, о каких-то условных врагах, которые где-то условно сидят и стреляют. О Британии, Черчилле. За весь фильм, между прочим, не показали ни одного фашиста. А зачем, и правда? Враг страшен, но условен. Не важен.

У Нолана совсем нет чувства гармонии и чувства меры, которые, прямо скажем, не такие уж и уникальные человеческие качества. Нолан считает, что средний зритель, вообще говоря, туповат, поэтому не нужно стесняться разжевывать ему все по десять раз. Вот пилот в муках выбора: поворачивать домой или вступить в воздушный бой (но тогда не хватит топлива долететь до аэродрома). Надо обсосать эти муки выбора так, чтобы стало приторно. Чувак, мы все поняли, остановись, все кристально ясно, эпизод понятен, сцена исчерпана. Нееет, внучок, ты что-то плохо кушаешь, кто так кушает, в городе, поди, совсем оголодал, вот поешь еще. И кормит, кормит, кормит. Так любая самая вкусная еда быстро опротивет.

Кристофер Нолан похож на девицу, накачавшую губы силиконом сверх всякой меры. Они почему накачивают? Потому что уверены, что так красиво, и думают, что мужикам такое нравится. И мужикам нравится. Не всем, конечно, но многим. Даже, может быть, большинству. Но хороший вкус не провозглашается простым демократическим большинством на плебисците.

Нолан в средствах не стеснен, поэтому и губы накачал, и сиськи вставил, и штаны с лампасами из стразов нацепил, и собачка на руках, мааленькая такая, ути-пути.

Музыка еще. Циммер, в общем-то, написал неплохой саундтрек, если рассматривать его как самостоятельное произведение. Но эффект от музыки совершенно гасится несуразностью происходящего на экране. С таким же успехом можно записать на телефон видео, как ребенок играет в солдатиков, и наложить поверх саунд Циммера.

Что такое гармония? Вот ребенок собирает пирамиду: сначала большой блин, потом поменьше, поменьше, еще поменьше и так до самого маленького. Маленькие дети умеют собирать пирамидку, а Нолан до сих пор правильно не соберет. Я даже не знаю, что страшнее: то ли он правда не умеет, то ли делает все нарочито по-своему, считая, что его гению такое позволено.

Какое оно? Напыщенное, картонное и безжизненное. Ну такое. Вот что такое «Дюнкерк».